Вот к 9 мая хочу дописать полностью.
Сейчас Вам покажу на разборки. Сразу: это не белый стих.
1 строчка рифмуется с 5 строкой,
3 строка - с 7 -ой,
Ну а остальные проще:
2 строка с 4 - ой,
6 - ая с 8 - ой
Всё правда! Мой дед Иванов Пётр Матвеевич вот так прошел войну.
Часть 1.
Каждый год, все десять к ряду, к деду с бабушкой в село
Приезжал я после школы на всё лето
Расскажи, просил я деда, как в войну ковал Победу;
Восемь лет не находил вопрос ответа.
Вон кино пока смотри ты, где война, не очень зло,
Будешь старше, расскажу как было лихо.
Вот закончил класс девятый, и с вопросом снова к деду –
Тот напротив усадил и начал тихо:
Вот ты стал почти уж взрослым и всё правильно поймёшь,
Что в учебниках твоих? Скажу я больше:
Шёл тридцать девятый год, немцы начали войну
Оккупировали чехов, взяли Польшу.
Урожай собрал колхозный (уродились, помню, рожь
И пшеница и картошка и цибуля) –
Тут гонец вручил повестку мне и другу моему.
И всю ночь твоя проплакала бабуля,
Будто знала, что так долго вместе с ними мне не быть.
Дочек я поцеловал, Марию, Шуру.
Твоей мамке было пять лет, Шурка только родилась,
Шура чёрная, а Маша белокура.
В эшелоны и к востоку, в Красноярске выходить,
Где тогда сформировали полк стрелковый.
Номер почты полевой, по которой с домом связь,
Миномёт комбат вручил нам с другом новый!
Мы не сразу научились направлять все мины в цель
Это вам не из винтовки брать на мушку,
А учили теоремы, траекторию считать.
Потаскали по горам мы нашу «пушку»,
По плацу маршировали, в зиму выдали шинель,
Замполит нам каждый день читал газеты.
За теорию потом я получил четыре, пять
И начштабу на сержанта сдал анкеты.
Утром первого приказы, (вот такой вот новый год)
В Кирконоки к финнам перегруппировка,
Где к трёхмесячной войне, при морозе тридцать пять,
У штабов была плохая подготовка.
Наших много там пропало, тысяч триста иль пятисот,
И убитых и замёрзших, да и пленных…
О той «маленькой» войне ты не прочтёшь нигде опять
Ни в учебниках, в кино, ни у военных…
Маннергейма бастионы, все ошибки разобрав,
Взяли с боем, наконец, в начале марта.
И больных солдат из плена, перемёрзших и худых -
В эшелоны! И в Гулаги всем «плацкарта».
Все тогда, и я, считали, что никто из них не прав,
Что нельзя вот так сдаваться в плен живыми.
Как глупы тогда мы были в рассуждениях своих,
Покидало нас потом с огня в полымя.
То, что расскажу сегодня, будет наш с тобой секрет,
Ты друзьям своим всё это не расскажешь.
На, истории, уроке молча, как всё было, знай,
Ничего учителям ты не покажешь.
Может быть, как станешь взрослым, через много-много лет
Ты поэму про меня напишешь внуку…
А меня, когда умру я, в день Победы вспоминай,
На! Держи мою мозолистую руку…
Часть 2.
Нас назад в Сибирский округ вновь направил комендант
Снова стрельбы и учёба, как обычно.
Самоволки тоже были, не живёт без них солдат,
Сорок первый, Новый, встретил я отлично.
Должность - командир орудья. К лету? - Звание сержант!
И в деревню к Ольге, к деткам отпустили.
Не успел всего три дня я, отпуск отменил комбат -
Немцы утром Украину всю бомбили…
«Всю Сибирь» на эшелоны – немцев под Москвой встречать,
Подо Ржевом все полки объединили.
И столицу защищая, мы вгрызались в снег и грязь.
Был приказ, и мы врага не пропустили.
А весной в котёл замкнули, там была и наша часть
Жуков с Коневым «немного» просчитались.
Мы ж, лихие, прорывались, не имея с центром связь,
Без снарядов с миномётами метались…
Голод, холод, дождь и слякоть, по болотам и лесам,
Снизу мины, сверху «Юнкерсы» бомбили.
У костра нельзя согреться – дым. И вновь бомбить летят.
Командиры все в недоуменьи были. –
А потом лишь разгадали, что парит по небесам
Фоке-вульф разведчик, по прозванью «рама»…
Прорвались из окруженья, хоть проход был узковат,
У сгоревшего у Липкинского Храма.
Как сгорел тот Храм чудесный, нам поведал старый дед,
Что подал капусты квашенной и хлеба:
«В белый день такое диво! Ярко купол заиграл,
Вихрь огненный вонзился прямо с неба
В деревянный храм, красавец, что стоял две сотни лет.
Всё в минуты, на глазах сельчан, сгорело…
И святую эту церковь, будто сам Господь, забрал,
Что бы Сердце от грехов не охладело.
Тысяч десять, прорвалось нас! Ну а сколько взяли в плен
И погибло в том котле, не знаю точно.
Нас же с радостью встречали, но потом НКВД
С каждым строго побеседовали очно,
Что б молчал про окруженье, кто попался в плен? – презрен…
До сих пор нигде про это не писали.
Нас доукомплектовали, Томск, Байкал, Улан-Удэ
А дивизию Гвардейскою назвали!
Часть 3
Летом вновь на эшелоны и на юг под Сталинград,
Через Куйбышев с «песнЯми мимо дома»
Рады были, что живые,и что руки ноги есть –
В Суровикино прибыли. У райкома
Нас построили в последний, перед боем, «марш- парад»,
Речь, за Родину, за Сталина читали,
Что врагу за вероломство, нашего народа месть!
Что народ наш из гранита и из стали!
Оборону до станицы Клетской армия взяла
Боевая наша, шестьдесят вторая.
А на севере по фронту наш артиллерийский полк
Встал, окопы под орудия копая.
(Всю излучину от Дона и до Чира заняла)
Тут курсанты молодые к нам прибыли,
ДОТы, ДЗОТы рыли, рыли, рыли глубже, не за долг –
Чтоб не ранили и дольше не убили…
Мы с бахчей в мешках арбузы брали лихо на плечо,
Между копкою траншей плотву ловили,
И купались вечерами. Под гармошку, под аккорд
Мы к казачкам в гости по ночам ходили.
А солдатки целовали, обнимали горячо,
За мужей погибших нас сильней любили,
И наливкой угощали. Ну не служба, а курорт.
Больше мы такой наливочки не пили…
Сутки целые бомбёжку артиллерия вела,
Днём нас «Хенкели» и «Юнкерсы бомбили.
Приняла одной из первых наша армия удар -
Восемнадцатого танки подкатили.
И такое началось, что стала жизнь нам не мила,
В лобовую танки, а с краёв пехота -
Мы ж клыками в землю вгрызлись и держались млад и стар,
Как волки в оскал, когда на них охота.
Семь? Иль десять дней держались? Я не вспомню – сбился счёт,
Мне же эти дни годами показались!
Когда кончились снаряды, шли в «работу» штык и нож,
Наши тысячами там лежать остались…
Не могу тебе про это… Вон в учебниках отчёт -
Много книг про эту битву написали.
Только то, что прочитаешь? Всё в два раза поумножь,
Кто писал, не все там в битве побывали.
Нас впритык прижали к Дону, ночью перебрались вплавь
Под обстрелом. Меня в ногу зацепило.
И на хуторе Зимняцком в местный госпиталь попал
Там меня заштопал быстренько «лепила».
«Хватит мне глотать микстуру, ты меня в мой полк отправь!»
К Главврачу я приставал чрез две недели,
Зреть не мог, как каждый пятый от гангрены умирал.
Перед дальнею дорожкой посидели…
Часть 4
На полуторку забрались, направление на юг -
На немецкую засаду напоролись.
Грузовик наш разбомбили. Кто в кабине был погиб,
Взяли нас врасплох, мы даже не боролись...
Так вот в плен попал я к немцам – нас погнали как зверюг.
Ночью, снова в эшелоны, распихали.
И в судьбу мою ввернулся, не в ту сторону, изгиб,
В ноябре меня селом всем отпевали…
Извещение, в деревню моей Ольге, почтальон:
Что Ваш муж, сержант, и командир орудий,
(Номер части, литер, дата, подпись…) без вести пропал
А плевать мне на энкавэдешных судей –
Я не предавал Россию! Снизу разобрал вагон
И на шпалы на ходу на повороте.
Повезло опять мне круто, как то мягко я упал,
Штук пять ссадин и синяк на «обороте»…
Кто удачно приземлился, кому в спину паралич,
Перелом ноги, ну а один убился..
И совсем чуть-чуть до Белой Калитвы не добрались,
До концлагеря, что немцами разбился.
Мы на юг пошли к калмыкам, как то вдоль реки Маныч,
Там теплее, ну и гитлеровцев мало.
Где-то там южнее Дона к партизанам пробрались.
Там нас наше наступленье и застало!
Нам приказ товарищ Сталин, номер двести двадцать семь,
Подписал, когда я был под Сталинградом,
Что нельзя, «Назад ни шагу», без приказа отступать,
И что б с тыла нас держать заградотрядом.
Что б создать штрафные роты в каждой армии штук семь,
И на фронт создать один, два, три штрафбата…
И меня в штрафбат послали, а мне не кого послать
Без солдатского, забористого мата!
И в спецлагере проверки нЕ дал написать мне гад
Капитан, письма домой, что б я признался
Будто я продался немцам, будто стал я диверсант
И что в плен тогда я специально сдался…
Если честно, то я рад был, что не в лагерь, а в штрафбат,
В первый ж день письмо любимой; жив, здоров я.
Ведь проплакала глаза все, заплетая дочкам бант,
Обнимая мой портрет у изголовья…
Часть 5
Твоя бабушка ответ мне; что рыдало всё село,
Кто от радости, а у кого погибли, с горя…
Ну а нас комплектовали, кровью искупать вину,
От Каспийского до Баренцева моря.
Стоп, Серёжка, вру, я старый, ведь уж столько лет прошло…
Не в штрафбат меня тогда – в штрафную роту.
Дай-ка, мне вон ту на стенке фотографию, взгляну:
ПэПэШа здесь мне вручают, патриоту...
Как там… Редьки хрен не слаще? что штрафрота, что штрафбат…
На фронтах затишье, наступленье спало,
Никого почти из плена, с окружений тоже чуть,
И штрафных нас в сорок третьем не хватало
В батальонах офицеров, в ротах нас: старшин, солдат.
Ну и Берия придумал что, зараза?:
Если был кто в окруженьи, иль в плену когда-нибудь –
Виноват! А значит к нам в штрафные сразу!
Много к нам тогда согнали: кто был в Киевском котле,
Кто из Харькова удачно вышел к нашим,
Ну, а в роту к нам попали, из под Ржева, все друзья!
С ними мы потом «Рейхстаг» и расшибашим. (тут мат по смылу, но нельзя)
Тут без разницы, Серёжа! Пусть из госпиталя мне
Не попасть тогда и не бежать из плена?
Всё равно сюда пригнал бы из НКВД судья…
Видно, с факелом сюда вела Селена…
Продолжение следует по моей странице на сайте:
http://megaslovo.ru/biblio/21217.html
Название никак не придумаю...
Свежие комментарии